ЗИНЗИВЕР № 6 (26), 2011

Поэзия


Вера КОТЕЛЕВСКАЯ
Поэт, литературовед, арт-журналист. Родилась в п. Оредеж Ленинградской области. В 1997 г. окончила Ростовский государственный университет. В 2002 г. защитила в МГУ им. М. Ломоносова кандидатскую диссертацию по проблемам повествования у немецкого классика ХХ века, мало читаемого в России, зато горячо почитаемого Фассбиндером — Альфреда Дёблина. Преподает зарубежную литературу и арт-критику в ЮФУ (РГУ), с 2007 г. — редактор отдела культуры в региональном деловом аналитическом журнале «Эксперт ЮГ». Пишет о современном искусстве, особо предпочитая изобразительное искусство, кино и театр. В 2010 г. вышла ее первая книга стихов — «Оды промзоне», сборник избранных текстов 1992-2010 гг.



БЕНЗИНОВАЯ РАДУГА
 
* * *

он сбылся как ни назови
все чудо: снег окраин южных
бесстыжий дальний как бестужев
для слуха завтрашней зари

какой-то рыбий бунт творится
лепнины рыхлой новодел
мгновенье — поцелуй — пробел
и дверь навеки затворится

мы не хотели роковой
скорее призрачный рокайльный
а век легчайший и нахальный
шипит машиной легковой

взывает что-то обновить
программу браузер обои...

а я молюсь на эти сбои
пусть на имущество любое
снег нестареющий валит.



Ода сандалии, выброшенной на берег

Выглядит странно так же и сухо, что камни,
отрешенная от истории, в немоте
межсезонья; «крокет-крикет»
артикулирует чайка руками;

крылья — у самолетов, у этой — клюв
и свинец волнорезов на карте полетов;
и туристу слышится снизу про «утоплю»,
а она из воды извлекает что-то;

а еще туристу радуется цветок
экзотический, требующий созерцанья;
и над соснами в проводах струится ток,
и сандалии шьются свежие
в оправданье.



* * *

кошка движется на водопой
месяц февраль самый короткий
чернильными завихреньями Ротко
а не Родченко клинописью не пой
кошка мне ничего ужо
движется к тубе губами подснежник
в оранжерее мотивы те же
торговка выпустит сок ножом
травы ловят март на лету
только тебе квазимясо вискас
грежу немо советской ириской
с кошкой улыбчивою во рту...



Невольное из Кэрролла

Алиса-сказочка вот скользит
тень выпрыгивая из кровати
в странствие городя реквизит
колокол викторианского платья
будто готовя сдуру в полет
примеряясь к шорохам детским
к сердцу прикладывая лед
а под язык валидол-леденец тот
имя выскальзывает напрямик
с брейгелевских холмов на арену
где издают конькобежцы крик
тело сдавая тлену и крену...



* * *

...удалившись на самом медленном
транспорте, спев с вагоном
унисон, за окошком голым
разровняв глазомером ели,
проведя по холмам ладонью,
задохнувшись от изобилья
снега варварского на склоне,
я скажу тебе: уязвимы

не укрытые тьмой ландшафты,
не готовы к упрекам реки,
пока сном и слюной прижаты
в лепке радостной человеки,
и бензиновая радуга
в черной луже горит кандинским,
не почата рассветом ладога,
трудно верить заливу финскому,
больно пить молоко с хрустящим
льдом у самого окоема,
как в висок целовать неспящих,
провожающих до проема
двери, странно сличенье тембров,
разрывающих речь на части...
примиряет наречья зебра
пешеходная, без масти.



* * *

Может ли быть ошибка нероковой — нет.
У старухи-колхозницы такое лицо:
она знала грядки в лицо, мельчила на винегрет,
крупно хлеб нарезала, мужа звала «отцом»,
жизнелюбие ее глубже, чем борозда
каждая из дюжины в барханах щек,
каждому графику хочется обуздать
этот египет, предложить расчет
в графиках и чертежах, по шву распустить
ее крой, собственную свить сеть,
а старуха смеется, ей восемьдесят шесть,
и фольгой с бужениной жирною шелестит,
и для дюрера наших дней у нее ни шиша,
для диетолога только ржавый гвоздь,
она помнит скрип химического карандаша
в пальцах того, чье имя прокалывает насквозь,
и воздух ржавый тот, которому стрекоза
отдает иглу в стогу сена на всю ночь,
и себя, которую рассказать
никому и незачем и не в мочь.



Март в Петергофе

синица не ведает политических
красок дымчата и желта
ветки хрупкие переливчатые
обживает краешком живота
свистом по-над финским заливом
рыбу созывая во льду
передает призыв кропотливо
я к вам и к вам иду иду
не до имперского тона фасадов
он ей лимоном видится да
в сахаре регулярного сада
где вжимается в сердце досада:
не останется от синицы следа...



* * *

на манер скобяных изделий
скрепляли мир между и по
ту сторону и раздавалась
гармониста трель у черты
где кончается мое детство
подсмотренное в трубу
на чужих огородах капуста
тешит заячью губу
растекается небо в кувшины
из чужих погребов
и ржавеющая машина
служит деревом для грибов



* * *

дождь без конца и в саду
нашем не зацветают вишни
значит вставать на рассвете
перед дрожащими грядками
красть у птиц весну
складывать ноты в ладони
весной умываться
захлебываться ею
притворяться что старость
уже наступила
никуда не бежать
ни о чем не звонить
никому не показывать
как ты молод



тифлисская тетрадь

не оставайся во мне: все равно
все осталось навеки — ну то есть до смерти
когда расцветает фисташковое бревно
реки до обморока ветку вертят
раскаляется допьяна сизый асфальт
наводняется море последней каплей
прочищает хористка бортнянским альт
и соседи имя припомнят вряд ли
все осталось во мне я росла как медь
духовых из черно-белой картины
в каждой точке эху поди ответь
эхо всякого проведет на мякине
обходились без слов ангел свеча бог
обходились без слов вообще без этих
фишек проигрывающих торг
любой свежей газете
школа нищая тишины
немоты с тобой как в воде прозрачной
равновесия лишены
в берега вписывались наудачу...



падение в лето

пока гремела луком кожура
на дне пустого ящика пока
свистел в соломинку апрельский
нам протирала яблоки жара
готовящая спекшиеся фрески
оставленных для моря городов
сандалии подсохшие в кладовке
и тело за год ставшее неловким
под непробудным льдом
уже щенком заходишься лицу
ни слепнуть ни сгореть не страшно
огрызок карандашный
подходит к верному концу
истаивает суша так белесо
так разница ландшафтов велика
что твердь невольно под вопросом
у брата-мотылька...



сны дилетанта

горожанин-профан
любит деревья по наитию
ни осины ни вербы не различает
кормит вслепую альбатросов и чаек
собаке и кошке в плошку одну подает пить
не узнает в брызгах цветов ни единой
буквы латинской
и глухо в долину нисходит
в позвоночнике унося картину
снов будущих безвестной породы